Семнадцатая карта - Страница 33

Адъютант молчал. Он считал выстрелы и знал, что у этого боевика остался один патрон. Петруха уже два раза прятался в этой каюте. Сейчас он сидел в шкафу под раковиной. Прошлый раз он тоже здесь прятался. Сейчас от страха он не смог придумать ничего нового и спрятался опять в том же месте. Также делает медведь Коала, когда с испугу залезает на слишком низкое дерево. Злые собаки его убивают.

Но с другой стороны, не подумает же тов. Эстэ, что он опять спрятался в том же месте, что и прошлый раз. Подумал Петруха. Ну не дурак же он на самом деле?

Но Леннан был очень зол. Он думал всего одну минуту. Потом выстрелил прямо в шкаф под умывальником.

— Это последним-то патроном! — радостно подумал адъютант. — Мне повезло. — Но он ошибся. И понял это, когда вылез из-под раковины. Товарищ Леннан вынул из медальона, который висел у него на шее патрон и вставил в наган. Он крутанул барабан, как будто хотел предложить Петрухе сыграть в китайскую рулетку.

— Можно, я первый? — жалобно попросил загнанный в ловушку парень.

— Канешна, — и Эстэ протянул ему наган.

Петруха выстрелил и снес себе полбашки.

— Каво ты думал обмануть? — спросил тов. Леннан. — Сейчас узе мы в лотерею не играем. Он прекрасно видел, что патрон встал прямо напротив ствола. — И да, — сказал тов. Эстэ, уходя и обращаясь к трупу, — никогда не говори того, чего не знаешь.

Потом по телефону ему доложили, что в Москве писатели устроили маленькую заварушку. Не хотят, мол, жить в Москве, хотят править в Берлине вместе с товарищем Леннаном.

— Нашли — слово на букву б — залатую рипку! — выругался он и добавил: — Любят.

В пять часов принесли заказ. Немку с голубыми глазами и белыми волосами. Ну, натуральная Марлен Дитрих. Натянул ее, а она возьми да и лопни.

— Вот оно хваленое Мерседесовское качество, — сказал Леннан и выбросил рваную Марлен в окно. — Кукла — слово на е — были сопровождавшие ее падение слова. — Если они так будут делать авиационные двигатели для моих Тополей и Илов — слово на е с приставкой: вы — нас Черчилль. Только дым из ушей пойдет. Говорят, он много курит. Пятнадцать больших толстых сигар в день и выпивает пять бутылок французского коньяка. И как только не лопнет? Толстожопый. Надо сказать директору Мерседеса, чтобы для красивых немок использовали двойную авиационную резину с прокладкой из крокодиловой кожи. А то попадется не какая-нибудь Марлен Дитрих или Ингрид Бергман, а целая Екатерина Вторая. Да разве — слово на букву е с приставкой: про — ее просто так?! А Черчилля мы обойдем. Он книги пишет, и я напишу. Так напишу, что — слово на б — дым из ушей пойдет. Независимо от количества выкуренных сигар.

Вечером он был узе на взводе. Поставил перед собой шесть бутылок Греческого коньяка. Выпил двести граммов, сказал, что в Греции все есть, и стал ждать. И хорошо, что Раки опоздал. Точно бы он его завалил. А так все обошлось. Когда Раки приехал, в доме уже больше не было патронов.

Таким образом, праздник был омрачен предсказанием Кэт. Но скоро Славик забылся и начал двойными порциями глушить коньяк. Он надеялся на обещание Кэт помочь ему. Сегодня его даже не раздражало, что эта сучка считает себя воплощением Екатерины Второй. Великой Блудницы.

Кэт взяла фонарик и одна двинулась к полю боя. Она шла медленно. Кругом шмыгали какие-то звери. Толи крысы, толи мыши, то ли какие-то кроты и еноты. Кэт осторожно перешагивала через трупы и неуклонно продвигалась к пятидесятому доту.

— Сестра, — услышала она слабый голос. — Помогите.

Кэт пошла быстрее, задела за окровавленную каску и упала. Потом еще раз споткнулась, грохнулась на оторванную очередью крупнокалиберного пулемета голову. Хотела бежать, но луч фонарика не находил дороги. Кругом были убитые люди с оторванными ногами, головами, руками, пробитыми касками, развороченными легкими. Даже два сердца лежали на груди одного солдата. Одно, наверное, было его, а другое выпрыгнуло из соседнего трупа. Когда солдат был еще жив, удар страшной силы выбил его сердце из груди. Оно покрутилось в воздухе и упало на грудь другого солдата, сердце которого тоже вырвало очередью из крупнокалиберного пулемета. Но это сердце медленнее вылезало из тела. Поэтому осталось лежать на груди, как медаль героя. Один дважды герой, правда, оба с дырой.

Жаль только, этот крупнокалиберный пулемет не захлебнулся кровью. Помощник Н.С. Хрущева полковник Хижняк смог попасть в него гранатой.

Кэт, шагая уже прямо по трупам, наконец, приблизилась к раненому. Кто это? Кэт посветила фонариком.

— Вова это ты?! Ты остался жив?! Тебя же расстреляют! Эх, Матросов, Матросов! Сорок девять Матросовых погибло, а ты сумел остаться в живых.

— Но я все-таки закрыл эту амбразуру своей грудью, — хрипло сказал Вова. — Помоги мне снять бронежилет, пожалуйста. Кажется, у меня переломаны ребра.

Кэт едва смогла отсоединить окровавленные липучки бронежилета. Откуда кровь? Здесь везде была кровь. Она застыла на склоне, как вулканическая лава. И эта лава была еще теплой. Кровью этих штурмовиков могли бы захлебнуться и сто пулеметов. Только добежать до амбразуры смогли не многие.

— От тебя пахнет…

Но Вова прервал ее:

— Козой, что ли?

— Нет, одеколоном.

— Перед атакой решил поодеколониться.

— Зачем?

— Чтобы при встрече с немцами не выглядеть некультурным. А то еще почувствуют запах портянок, скажут спим вместе… вместе с медведями.

— Не ври. Ты его пил. Ты пил одеколон? Зачем? Спирт же есть.

— Ну, во-первых, мне спирта не дали, а во-вторых, не выбрасывать же одеколон. Нам выдали столько одеколону, что за год не переодеколонишь. Значит, выдали для питья.