— Так думать надо было, а не просто так лезть под пули. Ты военачальник Бидо? Или так только, пуля из говна? — Эстэлин закурил сигарету Мальборо с табаком Герцоговина Флор. — Я Берлин взял, — добавил он и поднял указательный прокуренный палец вверх.
— Так у тебя, Лэн, шпионов-то сколько! У меня шпионов не было.
— И это плохо. Очень плохо. Возьми себе шпиона, настаящего разведчика. Возьми себе Фишера-Абеля. — Эстэ выпустил колечками струю ароматного дыма. — Хотя у тебя армии узе нет. Значит, настаящий разведчик тебе узе не нузен.
— А я теперь что буду делать, а Лэн?
— При мне будешь, дарагой.
— А что я при тебе буду делать?
— Советы давать узе.
— Как я могу давать тебе советы, а Лэн? Ты такой! Умный.
— Да… узе… Я узе не так умен, как раньше. Паэтаму мне нузен, такой старый таварищ, как ты. Я буду чувствовать себя таким же умным, как и раньше.
— Разреши, товарищ Лэн, дать тебе сразу один умный совет. Пошли на штурм Города Эстэ Раки. А камиссаром Никиту Хрущева.
— В чем смысл? А?
— Ну, во-первых, надо, чтобы Раки немного сломал себе…
— Зубы?
— Нет, не зубы. Ты же знаешь, Лэн, он — слово на букву е с приставкой: пере — всех высокопоставленных немок.
— Ну знаю.
— Думает, что он половой гигант. Вот я и говорю: пусть — слово на букву е с приставкой: по — со Эстэградом.
— Логично. Ну, а Никитку-то зачем с ним посылать?
— Вы знаете, о чем он мечтает? Он хочет сделать из вас Железную Маску!
— Это как? Зачем?
— Ну, как зачем? Сам сядет на ваше место…
— А меня расстреляет?
— Нет.
— Утопит?
— Нет же.
— Сожжет?
— Ну, нет! Как вы не понимаете? Он хочет заключить вас в крепость на необитаемом острове… А чтобы никто точно вас не узнал, одеть Железную Маску.
— Куда? — все еще не понимал назревавшей ситуации Лэн.
— На жопу! Впрочем, прости, Лэн. Че ты не понимаешь?! У тебя, чё, Паркинсон, в натуре?
— Ну не злись, не злись, друг. Скажи по-человечески, куда и зачем будут одевать Железную Маску?
— На лицо! На твое лицо, Лэн. Он хочет, чтобы тебя никто не узнал в тюрьме. Даже сами тюремщики.
Лэн долго думал, искурил три сигареты Мальборо подряд. Дыму! Как в пивной. Наконец, он вымолвил:
— Добрый человек. Добрый человек, пусть едет с Ракассавским.
Уже через день Рокки двинул свою мотопехоту к Эстэ. У него была наложница. Рокки не мог с ней расстаться и взял с собой. Звали ее Катька. Она была чистокровная немка пятнадцати лет. Катька посоветовала Рокки не лезть, как Бидо напролом.
— Надо придумать какую-то хитрость.
— Какую? — спросил Славик Ракассавский.
— Я знаю немцев, — сказала Екатерина. — Надо дать им…
— Сосиски с капустой? Не могу. Мяса нет. Бидо законсервировал всех павших в боях под Эстэ коней.
— Он сделал из них тушенку? — удивилась Екатерина. — Настоящий Микоян.
— Да, с ним был Микоян. Тот ни одной лошади не пропустил.
— Нам он не нужен.
— Нам хватит и Никиты Хрущева.
Они придумали пригнать на передовую сто женщин. Пятьдесят нам, пятьдесят им. Пока немцы развлекаются, наши возьмут доты. Вроде бы, как это можно? Пока немцы трахают своих немок, наши-то тоже будут трахать своих пятьдесят баб. На это Катька логично возразила:
— Что нам хорошо, то им крах.
Можно бы, конечно, набрать и побольше дам. Да где их взять? И этих-то еле-еле наскребли. Товарищ Эстэ в Берлине даже поразился:
— Куда ему столько?
— К трехмесячной осаде готовится, — сказал Бидо, — побоялся идти на штурм.
— Да нэт, — ответил товарищ Эстэ, — у него всего одна неделя для взятия города. Кэт что-то придумала.
На что Бидо резонно ответил:
— Придумала немка Кэт, а выполнять-то будет русский Никитка.
Так и вышло. Никита серьезно занялся математикой. Пятьдесят дам он отправил в совхоз Целинный, а вместо них Председатель, китаец Мао, поставил Комиссар-Интенданту Хрущеву пятьдесят китайских коз. Ведь в чем смысл-то, рассуждал Никита. Если и русские, и немцы будут трахать баб в своих блиндажах, то не только немцы утратят бдительность, но и русские не захотят идти в атаку.
— Дадим нашим коз вместо женщин, — сказал Никита Сергеевич своему помощнику полковнику Хижняку. — Скажешь бойцам, что в случае гибели завтра утром на поле боя, я имею в виду, если кто-то сможет закрыть амбразуру дота своей грудью, его коза будет послана жене и детям. У кого нет жены, ближайшим родственникам.
— А если, кто сможет дот закидать гранатами? — спросил Хижняк. — Тому чего? Может орден какой-нибудь. Али медаль?
— Наградой тому будет возвращение к своей козе, — сказал Никита Сергеевич. — Пусть — слово на е — дальше.
— А вы думаете, они их трахать будут? — сначала вроде бы схватился за голову Хижняк.
— Конечно. В этом все дело, — сказал Никита Сергеевич. — Наши люди — слово на е — всё, что движется. А уж коз-то! Тем более.
— Ну не знаю, не знаю, — Хижняк почесал себе затылок под фуражкой.
— Кстати, — Хрущев развернул карту, — дотов у нас сорок девять, а женщин пятьдесят.
— Да, одна лишняя.
— Приведешь ее ко мне. И коз у нас пятьдесят…
— Мне не надо, — поспешил отказаться Хижняк, — я все равно не буду ее есть.
— Почему?
— Мясо жесткое.
— Ну…
— Нет, нет, спасибо.
— Тогда отдай ее…
— Командующему?.. — Хижняк оглянулся назад. Не подслушивает ли кто?
— У него своя коза есть. Стратегическая. Уж не знаю, как она там по-немецки задумывала, а получилось так, как получилось.