Семнадцатая карта - Страница 19

Все замирают. Маргарита на волоске. Она просит, она хочет изменить закон. И он меняется. Меняется, оставаясь неизменным. Вроде бы и так все понятно, Маргарита употребила все способы, чтобы выручить Фриду, спасти ее от БЕСКОНЕЧНЫХ мучений. Хватит уже. Однако находится современный Саванаролла, обучавшийся атеизму в МГУ, который говорит, что это мерзость просить прощения за убийство ребенка. А потом еще обвинять, что она просит не по-настоящему. Не от души то есть. Так, осел ты атеистический, недостаточно души для решения этой задачи. Думать надо. Но, видимо, не в МГУ. Ведь не зря же Соломон просит ума у бога. Именно для того он это делает, что ОТ ДУШИ, то есть по содержанию настоящих задач не решить. Они решаются не на душевном уровне, а на духовном, как сказал Апостол Павел.

Андрюха додумывается даже до того, что Маргарита дала Мастеру мерзкий совет отнести свой роман в редакцию. Не надо, мол, было. Так Иисусу на крест тогда идти не надо было. Тоже больно. Так устроен мир. Проверяется реакция мира на Роман. И Роман, тем не менее, напечатан, он изменил мир, хотя и не принес счастья Мастеру. А Андрюха Мараев сейчас получит по рогам.

Маргарита делает еще зигзаг и от хвоста кометы отделяется облако. Это мухи Дрозофилы, мутация N 2. Такие мухи уже могут загрызть пчелу насмерть. Даже пчелу эстэлинского типа. Но вряд ли они бы справились с самим пчеловодом, даже, я думаю, они бы не одолели его заместителя товарища Лысенко. У Андрюхи они выгрызают печень, почки, мочевой пузырь. Как тигры или медведи они очень любят внутренности.

После третьего зигзага Маргариты становится ясно, почему товарищ Леннан так боялся Дрозофил. Это, Третья мутация, похожа на скорпионов. У них не только большие зубы, но и длинные жала у хвоста. Но это только кажется, что на хвосте у Дрозофил жало. Это у них такие большие члены. Мухи летят — слово не букву е — Андрюху. И они трахают его во все щели. Такие мухи справились бы не только с Лысенко, но и с самим Пчеловодом. Эта хоровая — слово на е — продолжается довольно долго. Так долго, что возникла даже поговорка: да — слово на е — его мухи. Толстожопый зайчик так и прыгает по сцене, боясь оглянуться назад. А там остался только Артефакт.

Мараева, точнее то, что от него осталось, уносят санитары, больше похожие на посланцев Ада. Зайчик трясется от ужаса. Он обещает, что больше не будет обижать братьев наших меньших ящериц и сов.

— Даже майских жуков! — кричит она. — Честное слово, запишусь в дрессировщики удавов и крокодилов.

Некоторые даже хлопают. Под крики:

— Дрессировщица лягушек и сов! — Милюстиновна покидает сцену.

К вечеру все с аппетитом поедают неизвестно откуда взявшихся рябчиков.

— Ешь ананасы, рябчиков жуй. День твой последний приходит буржуй. Да, буржуй, — говорит Ни Андр. — Все — слово на б — происходит, практически, от буржуев. Рабочие люди, практически, не — слово на е.

— Ну ты скажешь! — воскликнул Пустота. — Я, например, как отодрал тебя три дня назад? Понравилось? А ведь я, практически, рабочий человек.

Зю покашлял и нахмурился.

— Да врет он! — воскликнула расстроенная Нинка. — Ты что плетешь, гад? Кока-колы захотел?

— А я говорю, было!

— Не было! Не было, не было, не было. И быть не могло!

— Я тоже сомневаюсь, что не было, — говорит Зю.

— Вам нужны доказательства? — Анка-пулеметчица раздевается, встает во весь рост и поворачивается вокруг своей оси, как Звезда или планета Земля. Снизу никто этого не видит. — Посмотрите, у меня между ног ничего нет. Я — Кукла. Но могу испытывать известные желания. Но в принципе я чиста. Ты понял? А ты?

Василий Иванович и Петька в изумлении смотрят не отрываясь.

— А сиски у тебя все равно большие. Я помню, как держал их в руках, — говорит Петька.

— Сиски, может быть, но не больше, — говорит Нинка.

— Нет, большие, я драл тебя, как сидорову козу.

— Хорошо, ну и как это было?

— Ну…

— Чего, ну? — спросила Нинка, — забыл?

— Сейчас. — Петька вынимает мобильник. По интернету он находит ту часть сценария, где он занимается сексом с Ниной. — Вот. — Читает. — Втроем они вошли в квартиру. Привязали Василия Ивановича к ножке кровати. Потом Анка быстро раздела Петьку, разделась сама и села на ординарца верхом. Она…

— Кто это пишет? — спросила Нинка и вырвала мобильник у Петьки. — А, Это Пелевин и Сорокин! Нет, я этого делать не буду!

— Так это уже было, — печально говорит Василий Иванович. — Поздно.

— Жаль, — говорит Нинка.

— А мне было хорошо, — говорит Петька. — Я бы повторил это еще раз.

— Нет, нет, — говорит Нинка, — мы должны отомстить этим писакам.

— Как? — спрашивает Василий Иванович.

— Я останусь здесь у пулемета, а вы спуститесь на второй этаж и завалите их. Вы настоящие десантники, ребята.

— Как мы спустимся? — удивился Василий Иванович.

— Ну как? На веревке. Я думаю, это так делается.

— Я уже не в том возрасте, чтобы лазить по веревкам, — говорит Василий Иванович.

— А я один не полезу, — говорит Петька.

— А че лазить? Все равно скоро всем конец, — говорит учитель истории Василий Иванович Чапаев.

— Да — слово на букву п с окончанием на: ц — придет всем, — говорит Нина. — Но я боюсь, что писатели могут уйти. Надо их положить здесь. Рядком.

Наступила ночь. После отбоя многие побежали в туалет. Но не все в туалет. Две гимназистки Тетя и Мотя пробрались в клуб, заварили крепкий кофе и запели песню:

— Обещали гимназистки, — пропела Мотя. А Тетя продолжила: